Леонард Уингейт никак не мог понять, чей это женский голос говорит с ним так тихо по телефону. Раздражало его и то, что звонили ему не на работу, а домой, причем поздно вечером.
– Какая Мэй-Лу?
– Да женщина, которая живет с Ролли. Ролли Найтом. Найт. Теперь Уингейт вспомнил и спросил:
– Откуда у вас мой номер телефона? Его ведь нет в справочнике.
– Вы сами написали его на карточке, мистер. Сказали, чтобы мы позвонили, если будет худо.
Вполне возможно, что он так и сказал, – очевидно, в тот вечер, когда на квартире у Найта снимали фильм.
– Ну, и в чем же дело? – Уингейт как раз собирался ехать на ужин в Блумфилд-Хиллз. И теперь жалел, что не ушел до звонка и снял трубку.
– Вы, наверно, знаете, что Ролли перестал ходить на работу? – проговорила Мэй-Лу.
– Ну откуда же я могу это знать!
– Так ведь он же там больше не появляется… – неуверенно зазвучал голос.
– На этом заводе работает десять тысяч человек. По своему положению главы отдела персонала я, конечно, отвечаю почти за всех, но не располагаю сведениями о каждом в отдельности…
Леонард Уингейт увидел свое изображение в зеркале на стене и умолк. О'кей, ты напыщенный, преуспевающий, высокопоставленный осел, чей номер телефона не значится в справочнике, сказал он себе, ты дал ей понять, какая ты важная птица: мол, и думать не смей, что у нас может быть что-то общее только потому, что мы оба одного цвета кожи. Ну, а дальше что?
В оправдание себе он подумал: не так уж часто это с ним случается, – и успел вовремя остановиться, однако именно так может выработаться подобное мировоззрение – ведь был же он свидетелем того, что черные, облеченные властью и авторитетом, смотрят на своих собратьев как на грязь под ногами.
– Мэй-Лу, – сказал Леонард Уингейт, – вы застали меня уже в дверях, поэтому прошу извинить. Не могли бы вы объяснить все сначала?
Она сказала, что вся беда – в Ролли.
– Он не ест, не спит, вообще ничего не делает. И на улицу не выходит. Только сидит дома и чего-то ждет.
– Чего же?
– Не говорит он мне. Молчит – и все тут. На него страшно смотреть, мистер. Ну, прямо будто… – Мэй-Лу умолкла, словно подбирая подходящее слово, – будто смерти ждет.
– И давно он не ходит на работу?
– Вот уже две недели.
– Это он просил вас позвонить мне?
– Нет, он ничего не просит. Только надо ему помочь. Я знаю, что надо.
Уингейт задумался. По сути, ему нет до этого дела. Он действительно до сих пор проявляет живой интерес к вопросу о найме неквалифицированных рабочих. Действительно принял к сердцу судьбу некоторых из них, пример тому – Ролли Найт. Однако помогать можно до определенного предела, а Найт две недели назад перестал работать, и, судя по всему, просто так, по собственной инициативе. Но Уингейт все еще находился под неприятным впечатлением интонации, что прозвучала в его голосе несколько минут назад.
– Хорошо, – сказал он – я не уверен, что смогу чем-либо помочь, но постараюсь заглянуть к вам в ближайшие дни.
– А вы не могли бы сегодня вечером? – умоляюще проговорила она.
– Боюсь, что это невозможно. Я приглашен на ужин и уже опаздываю.
Уингейт почувствовал, что она мнется, потом снова услышал ее голос:
– Мистер, вы меня помните?
– Я же сказал, что да.
– Я вас раньше о чем-нибудь просила?
– Нет, не просили. – У него было такое ощущение, что она никогда никого ни о чем не просила и никогда ничего не имела – ни от жизни, ни от людей.
– Так вот теперь я прошу вас! Пожалуйста! Сегодня! Ради моего Ролли.
Противоречивые чувства раздирали Уингейта: голос крови, узы, связывающие его с прошлым, и его настоящее – кем он стал и еще станет. Голос крови победил. Леонард Уингейт подумал с сожалением: прекрасный он пропустит ужин. Правда, он подозревал, что хозяйка дома любит демонстрировать свои либеральные взгляды, приглашая за стол одного или двух черных, зато у нее подают отличную еду и вина и она умеет мило пофлиртовать.
– Хорошо, – сказал он в трубку, – я приеду. Мне кажется, я помню, где это, но лучше все-таки дайте мне адрес.
Если бы Мэй-Лу не предупредила его, подумал Леонард Уингейт, он едва ли узнал бы Ролли Найта, высохшего, точно мумия, с изможденным лицом и глубоко запавшими глазами. Ролли сидел за деревянным столом напротив двери. Когда Уингейт вошел, он вздрогнул, но тут же успокоился.
Уингейт позаботился о том, чтобы прихватить с собой бутылку виски. Не говоря ни слова, он прошел в крохотную, как чулан, кухоньку и принес оттуда стаканы. Мэй-Лу, как только он вошел, с благодарностью посмотрела на него и, пробормотав: “Я буду тут, за дверью”, – выскользнула из комнаты.
Уингейт налил в стаканы неразбавленного шотландского виски и придвинул один из них к Ролли.
– Выпей, – сказал он, – можешь не спешить. Но потом, будь любезен, рассказывай.
Не поднимая взгляда, Ролли протянул руку и взял стакан. Уингейт отпил глоток и почувствовал, как у него обожгло все внутри, а потом тепло поползло по телу. Он поставил стакан на стол.
– Мы, наверное, сэкономим время, если я вот что тебе скажу: я знаю, что ты обо мне думаешь. И я не хуже тебя знаю все слова, которыми ты меня обзываешь, – в большинстве своем страшно глупые: белый неф, Дядя Том. Но симпатичен я тебе или противен, одно смею утверждать: на сегодняшний день я единственный твой друг. – Уингейт осушил стакан, налил себе еще виски и пододвинул бутылку к Ролли. – Так что выкладывай, пока я не выпил все виски, иначе я решу, что это пустая трата времени и мне лучше уйти.
Ролли поднял голову:
– Чего вы на меня кидаетесь? Я ведь еще и слова не сказал.