Колеса - Страница 147

147

*******

Когда Трентонам довелось провести пару дней на Багамах, Адам еще раз заговорил с Эрикой о предложенной ему работе на Западном побережье. Эрика высказалась совершенно четко: “Дорогой, сам решай. Разумеется, мне очень хотелось бы жить в Сан-Франциско. А кому этого не хотелось бы? Но, наверное, лучше быть счастливым в Детройте, чем несчастным где-нибудь в другом месте. В любом случае мы будем вместе”. Эти слова Эрики обрадовали Адама, и тем не менее его не оставляли сомнения и раздумья.

Внезапно голос Хаба Хьюитсона прервал изложение спецификации “Фарстара”.

– Давайте на минутку поставим точку и поговорим о том, о чем нельзя не сказать. Ведь этот “Фарстар” – самая уродливая колымага, какую я когда-либо видел.

Хьюитсон всегда так поступал: даже при одобрительном отношении к какому-либо проекту он сознательно вытаскивал на свет все возможные возражения, чтобы разжечь дискуссию.

Вокруг подковообразного стола раздался шепот: все были явно согласны с ним.

Адам, предвидевший, такие возражения, спокойно заметил:

– Конечно, мы с самого начала отдавали себе в этом отчет. – И он начал излагать идеи, положенные в основу этой модели, – идеи, высказанные Бреттом Дилозанто еще во время их ночных бдений несколько месяцев назад, когда тот заявил: “У нас перед глазами Пикассо, а мы создаем такие модели, точно они только что сошли с полотен Гейнсборо”. В тот вечер Адам и Бретт заходили в лабораторию “вивисекции”, после чего у них состоялся “мужской” разговор с участием Элроя Брейсуэйта и двух молодых специалистов по вопросам планирования производства, одним из которых был Кэстелди. Эти дискуссии породили вопрос и целую концепцию: а почему бы не заняться целенаправленно и смело конструированием автомобиля, откровенно уродливого по существующим стандартам, но зато настолько соответствующего требованиям спроса, охраны окружающей среды и современности – а именно века целесообразности, – что от этого он может восприниматься красивым?

И хотя с тех пор появилось немало всякого рода модификаций, основная концепция “Фарстара” осталась неизменной.

Адам с большой осмотрительностью выбирал слова, поскольку заседание комитета по вопросам планирования производства было не самым подходящим местом для ярко выраженных поэтических образов. Поэтому указание на Пикассо уступило место откровенному прагматизму. Равным образом он не имел права на упоминание здесь Ровины, несмотря на то что думы о ней вдохновляли его мышление в тот знаменательный вечер. Ровина до сих пор оставалась для него прекрасным воспоминанием, и, хотя Адам никогда не расскажет о ней Эрике, он почему-то был убежден, что, даже если бы это произошло, Эрика отнеслась бы ко всему с пониманием.

Дискуссия о внешнем облике “Фарстара” закончилась, хотя Адам не сомневался, что присутствующие еще вернутся к этому вопросу.

– Итак, на чем мы остановились? – спросил Хаб Хьюитсон, переворачивая страницы повестки дня.

– На сорок седьмой странице, – ответил Брейсуэйт. Председатель кивнул.

– Ну что ж, продолжим работу.

После полуторачасовой нескончаемой и бесплодной дискуссии вице-президент по производству отодвинул в сторону лежавшие перед ним бумаги и подался чуть вперед.

– Если бы кто-нибудь явился ко мне с предложением построить такую машину, я не только выставил бы его за дверь, но и посоветовал поискать работу в другом месте.

В зале мгновенно воцарилась мертвая тишина. Адам, все еще стоявший на кафедре, ждал, что будет дальше.

Шеф производства Нолан Фрейдхейм – седовласый ветеран автомобильной промышленности – был настоящим дуайеном среди вице-президентов за этим столом. Он отличался грубоватым нравом, по его суровому, изрезанному морщинами лицу редко пробегала улыбка. Как и президент компании, он скоро уходил в отставку – с той лишь разницей, что Фрейдхейму оставалось прослужить меньше месяца и его преемник уже присутствовал здесь.

Все молчали, пока старик набивал трубку и раскуривал ее. Сидевшие за столом знали, что это последнее заседание совета, на котором он присутствует. Наконец он нарушил молчание:

– Я бы именно так поступил, и тогда мы, видимо, лишились бы хорошего работника и, наверное, хорошей модели. – Он сделал затяжку и положил трубку на стол. – Наверно, потому и пробил мой час, и я рад, что он пробил. Многое из происходящего сейчас мне трудно понять. Многое мне не нравится, впрочем, и никогда не нравилось. Правда, в последнее время я обнаружил, что реагирую на это спокойнее, чем прежде. И еще одно: что бы мы сегодня ни решили, пока вы, ребята, будете биться над “Фарстаром” – или как бы вы ни назвали его впоследствии, – я буду ловить рыбку с флоридских утесов. Если выдастся у вас свободная минутка, вспомните обо мне. Только скорее всего ее у вас не будет.

В ответ раздался добродушный смех.

– И все же, уходя, я хочу заронить в вас одну мысль, – продолжал Нолан Фрейдхейм. – Вначале я был настроен решительно против этой модели. В известном отношении я и до сих пор против: некоторые ее особенности, включая внешний вид, противоречат моему представлению о том, каким должен быть автомобиль. Но где-то нутром – а многие из нас принимали таким образом самые удачные решения – я чувствую, что идея правильная, здравая, что именно такая машина нужна и что она появится на рынке в самое время. – Шеф производства поднялся с места, держа в руке чашку, как будто просил наполнить ее кофе. – Короче, я голосую “за”. Я считаю, что “Фарстар” надо запускать.

– Благодарю вас, Нолан, – сказал председатель совета. – Я того же мнения, но вы выразили его лучше остальных.

147